За гвоздями в Европу - Ярослав Полуэктов

Как вы уже поняли, он трёхлик.

Ли'ца его – вы не поверите – одно от Белинского; другое от Гоголя; третье – смейтесь, смейтесь – от Рика Мартина, «красавчега», как принято выражаться в интернете. И есть крокодилий хвост, который он прячет под плащом.

Но он (трёхликий и трёххарактерный, трёхкогнитивно-диссонансный и пыр) выпрыгивает в романе, поначалу будто бы реалистического, всегда невпопад.

Он умеет сворачиваться в простую книжку (почему-то в «Мойдодыр», а мог бы – для прямых ассоциаций – в «Крокодила Гену», или в «Телефон», где эти зелёные твари поедают калоши своего папочки Чуковского) … и отдыхать в свёрнутом виде в багажнике автомобиля. Книжку эту выкидывают в реку, но страхолюд этот выплывает; и снова гонится за путешественниками. И делает это весьма ловко, и не один раз, так как пользуется услугами вездесущего Интернета: как вам такое прочтение современности?

И снова Головабелинский вредит Кирьяну Егорычу – графоману, а Головарикмартин пытается подкупить Малёху.

Бим давно уже куплен с потрохами Головагоголем.

Кирьян Егорыч то пытается урезонить Ника Трёхголового, то плюёт на него с высокой колокольни. Последнее ему плохо удаётся, так как несмотря на шкодность, Ник Трёхголовый всё-таки велик: ибо умён (Белинский), талантлив (Гоголь), с кулаками и шустрохером (Рик Мартин).

Главные разночтения Голов согласовываются на Трёхглавом Совете, вам это ничего не напоминает?

Ник Трёхголовый не трогает только Ксан Иваныча Клинова, так как боится его исключительной порядочности. В отместку и втихомолку он соблазняет внезапно возникшую «французскую любовь» Ксан Иваныча.

Эта любовь – чисто книжная выдумка (идея, кстати, неосуществлена). Французская любовь появилась на страницах – звать её Фаби. Но, похоже, что Фаби отдаёт предпочтение Кирьян Егорычу. На втором месте у неё Бим Нетотов – добрый старикашка и умелец говорить юным дамам красивости. «Моё золотко» – любимый бимовский комплимент. Как тут не влюбиться в Бима! Хотя бы вторым номером, а хотя бы тайно: Бим не против таких сладких тайн, да он и не клялся в вечной любви. А Кирьян Егорычу такого знать не положено, да ему и не скажут: у него же сердце с подозрением на растянутый во времени инфаркт миокарда и всей кровеносной системы!

И пусть не говорит, что это у него воспаление лёгких так выглядит – кто ж поверит в такую глупость!

Фаби могла бы полюбить Малёху: они совпадают по возрасту. Но Малёхин отец – Ксан Иваныч Клинов совершенно непонятно из каких соображений (только автор Я знает) абсолютно жёстко планирует график сына; график стопроцентно исключает не только общение между Малёхой и Фаби, но даже и их визуальный контакт. Малёха по сути даже не догадывается о существовании Фаби, совершенно бездоказательно считая, что если отец и ходит налево, то не меньше чем к одной из принцесс британского королевского дома.

Имя же умолчим, исходя из нынешних, не вполне адекватных дипломатических отношений британского королевского дома и верховодящей компании Дома Русского.

С последней молодой дамой папаша Клинов поимел удовольствие сфотографироваться при подведении итогов мирового Архитектурного Конкурса по поводу Подземного Музея в пустыне Наска, что в Перу.

Папаша Клинов, разумеется, один из ведущих архитекторов Угадайгорода.

Вместе с Бимом Нетотовым, также архитектором, они отхватили 137-ю мировую премию (что, несомненно, является достижением) и попали в шикарный двухтомный, трёхкилограммовый каталог Дипломантов и Победителей конкурса.

Оный каталог Кирьян Егорыч «взялся почитать, оценить и вставить в роман»: в качестве доказательства принадлежности героя Клинова по прозвищу «Генерал» к архитектурной, а не фээс-бэушной профессии, что можно было бы подумать, не расшифруй бы сейчас автор данной сюрреалистической тонкости.

Но, примерно на восьмой год чтения, по причине щедрого состояния души, «начинающий писатель а пока графоман» Кирьян Егорыч Полутуземский променял первый том каталога Победителей и Дипломантов на красный шарфик (негритянской вязки от мамы Коули) джазмена Richi Cole, в состоянии нищебродства гастролирующего по русскому миру.

За данный, не согласованный с семейством Клиновых-Нетотовых, культурный обмен, будущий знаменитый писатель, а пока что графоман, чуть было не схлопотал по дорогущим фарфоровым коронкам верхней челюсти. Во всяком случае, кое-кто видел, как именно для этого, в плоскости коронок и немного вбок, была занесена длань архитектора Клинова.

Длань была опущена лишь благодаря клятвенному обещанию будущего писателя вернуть хотя бы второй том, причём в ближайшие 3—4 года, ибо быстрей переводить с английского Кирьян Егорыч не умел, так как для начала нужно было английский язык выучить. А немецкий язык, который в начальном совершенстве знал Кирьян Егорыч, в данной ситуации, с какой стороны к каталогу не прилаживай, к английскому не приклеивался.

Обмен Клиновского каталога на шарфик Ричи Кула был произведён в пивном ресторане «Потёртое место», что в самом центре города Угадайка, что в реджионе Сибирского Зауралья. Обещание перевести каталог и вставить его в роман было дадено в питейном заведении, название которого автор намеренно утаивает.

Мы немного отвлеклись от персонажей и любовных линий героев «Загвоздей». Мы к этому ещё вернёмся в третьей части.

А пока что сделаем важное заявление о том, что, как частенько случается, «прототипические реалии» и в данном случае с «Загвоздями» выглядели, мягко говоря, абсолютно более круто, нежели литературный вариант.

Но этого читатель знать не только не обязан, но и категорически не должен! Ибо таковыми оказались жёсткие правила приличий и джентльментства в реальной жизни.

Такое случается не только у реальных графоманов, которые берутся за работу писателя и героя в одном лице, но также и у прототипов, а также у героев вымышленных, а также даже у псевдонимов. Ибо тут без разницы, и похоже на математические «Начала» в естествознании, что на 99,99 есть закон и аксиома.

Нарушение законов Плеяды Человеческих Голов карается очень строго: вплоть до… но не буду читателя пугать, по крайней мере, в этом опусе.

Хотя, всё ещё впереди, многое ещё поправимо.

Литературу выправить проще, чем, например, кривые зубы или поникший… Ну да ладно-ладно, закончим о любви.

Поговорим-ка лучше о сексе: а вдруг он в книжке есть, хотя особо не уверены.

Ибо страницы залиты пенным пивом.

Часть 3

…Ник Трёхголовый запросто, будто в реале, перетря (а) хивает всех подобранных на приближенных к реальности, но на самом деле воображаемых, улицах мнимых и ноосферных девиц Кирьяна Егорыча и Бима Нетотова…

Опять же, всё это сюжетное богатство осталось торчать в голове автора – которая в некоторой степени есть archive – но не выплеснулось на страницы: одни только намёки: читай утомительную главу «Хотельный переполох».

Может и зря, а может и «славабогу», ибо всё это есть блуд и соблазн: в равной степени авторский и читательский.

– Как же это могло произойти технически? Имеется в виду реальный – с разочаровывающей читателя приставкой «псевдо» – трах воображаемых девиц.

– Ведь это невозможно, – может устроить каверзу какой-нибудь излишне дотошный фантастоматериалист, ведь у чудища-юдища Ника три головы и один член на всю компанию! На то он и Трёхголовый. – А что же делали две незанятые сексом головы, когда третья совершала манипуляции с членом? Курили бамбук? Записывали ощущения головы первой? А не мешал ли пусть даже воображаемым девицам прям-таки скажем не вполне эротичный облик партнёра? Или в том мире, где нравами управляют «головные бекарасы», извращения такого рода представляются наивысшем благом: типа ноосферного садо-мазо?

Замечание резонное. Не в бровь, а в глаз, как говорится. На то оно и русская поговорка, а не бритиш-хухры-мухры.

Выходит, что жанру «хождения» придётся поддать постмодернистского парку, и, соответственно, разрушить удобопонятный повествовательный характер произведения.

Автор без помощников-критиков сам не так давно задавался этим метафизикус-конспирологическим вопросом. И кой-какие соображения на сей счёт у него имеются.

А вот задавался ли этим же вопросом графоман Полутуземский, который, как мы знаем, сочинил этого самого Ника Трёхголового?

Так мы знаем точно: нет, не задавался. Ибо в книге на этот вопрос нет даже намёка. Что уж говорить об ответе.

Итак, мы выловили очередной и якобы жирный минус.

Нет и реакции от этого самого книжного романиста-полуграфомана: ни физической, ни этической, ни экзотической, ни рассуждающей. И во сне Полутуземский не разговаривает.

Может, пора уже ввести в стандартную практику героев-писателей разговоры во сне? Тогда бы многие физические, мотивационные и мыслительные процессы выглядели бы пусть двояко (параллельная реальность), но хотя бы были объяснимы.